Page 110 - Преступление и наказание

заштопала, как я тебя учила, а то завтра… кхе! завтра… кхе-кхе-кхе!.. пуще разорвет! —
крикнула она надрываясь)… — Тогда еще из Петербурга только что приехал камер-юнкер
князь Щегольской… протанцевал со мной мазурку и на другой же день хотел приехать с
предложением; но я сама отблагодарила в лестных выражениях и сказала, что сердце мое
принадлежит давно другому. Этот другой был твой отец, Поля; папенька ужасно сердился…
А вода готова? Ну, давай рубашечку; а чулочки?.. Лида, — обратилась она к маленькой
дочери, — ты уж так, без рубашки, эту ночь поспи; как-нибудь… да чулочки выложи
подле… Заодно вымыть… Что этот лохмотник нейдет, пьяница! Рубашку заносил, как
обтирку какую-нибудь, изорвал всю… Всё бы уж заодно, чтобы сряду двух ночей не
мучиться! Господи! Кхе-кхе-кхе-кхе! Опять! Что это? — вскрикнула она, взглянув на толпу в
сенях и на людей, протеснявшихся с какою-то ношей в ее комнату. — Что это? Что это
несут? Господи!
— Куда ж тут положить? — спрашивал полицейский, осматриваясь кругом, когда уже
втащили в комнату окровавленного и бесчувственного Мармеладова.
— На диван! Кладите прямо на диван, вот сюда головой, — показывал Раскольников.
— Раздавили на улице! Пьяного! — крикнул кто-то из сеней.
Катерина Ивановна стояла вся бледная и трудно дышала. Дети перепугались.
Маленькая Лидочка вскрикнула, бросилась к Поленьке, обхватила ее и вся затряслась.
Уложив Мармеладова, Раскольников бросился к Катерине Ивановне:
— Ради бога, успокойтесь, не пугайтесь! — говорил он скороговоркой, — он переходил
улицу, его раздавила коляска, не беспокойтесь, он очнется, я велел сюда нести… я у вас был,
помните… Он очнется, я заплачу!
— Добился! — отчаянно вскрикнула Катерина Ивановна и бросилась к мужу.
Раскольников скоро заметил, что эта женщина не из тех, которые тотчас же падают в
обмороки. Мигом под головою несчастного очутилась подушка, о которой никто еще не
подумал; Катерина Ивановна стала раздевать его, осматривать, суетилась и не терялась,
забыв о себе самой, закусив свои дрожавшие губы и подавляя крики, готовые вырваться из
груди.
Раскольников уговорил меж тем кого-то сбегать за доктором. Доктор, как оказалось,
жил через дом.
— Я послал за доктором, — твердил он Катерине Ивановне, — не беспокойтесь, я
заплачу. Нет ли воды?.. И дайте салфетку, полотенце, что-нибудь, поскорее; неизвестно еще,
как он ранен… Он ранен, а не убит, будьте уверены… Что скажет доктор!
Катерина Ивановна бросилась к окну; там, на продавленном стуле, в углу, установлен
был большой глиняный таз с водой, приготовленный для ночного мытья детского и
мужниного белья. Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной,
собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того,
что переменного белья уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по
одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и лучше
соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру
просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
Она схватилась было за таз, чтобы нести его по требованию Раскольникова, но чуть не упала
с ношей. Но тот уже успел найти полотенце, намочил его водою и стал обмывать залитое
кровью лицо Мармеладова. Катерина Ивановна стояла тут же, с болью переводя дух и
держась руками за грудь. Ей самой нужна была помощь. Раскольников начал понимать, что
он, может быть, плохо сделал, уговорив перенести сюда раздавленного. Городовой тоже
стоял в недоумении.
— Поля! — крикнула Катерина Ивановна, — беги к Соне, скорее. Если не застанешь
дома, всё равно, скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда… как
воротится. Скорей, Поля! На, закройся платком!
— Сто есь духу беги! — крикнул вдруг мальчик со стула и, сказав это, погрузился
опять в прежнее безмолвное прямое сиденье на стуле, выпуча глазки, пятками вперед и