Page 114 - Преступление и наказание

понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него:
— Молчи-и-и! Не надо!.. Знаю, что хочешь сказать!.. — И больной умолк; но в ту же
минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал Соню…
До сих пор он не замечал ее: она стояла в углу и в тени
— Кто это? Кто это? — проговорил он вдруг хриплым задыхающимся голосом, весь в
тревоге, с ужасом указывая глазами на дверь, где стояла дочь, и усиливаясь приподняться.
— Лежи! Лежи-и-и! — крикнула было Катерина Ивановна.
Но он с неестественным усилием успел опереться на руке. Он дико и неподвижно
смотрел некоторое время на дочь, как бы не узнавая ее. Да и ни разу еще он не видал ее в
таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся,
смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом. Бесконечное
страдание изобразилось в лице его.
— Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было протянуть к ней руку, но, потеряв
опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его,
положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла
в этом объятии. Он умер у нее в руках.
— Добился своего! — крикнула Катерина Ивановна, увидав труп мужа, — ну, что
теперь делать! Чем я похороню его! А чем их-то, их-то завтра чем накормлю?
Раскольников подошел к Катерине Ивановне.
— Катерина Ивановна, — начал он ей, — на прошлой неделе ваш покойный муж
рассказал мне всю свою жизнь и все обстоятельства… Будьте уверены, что он говорил об вас
с восторженным уважением. С этого вечера, когда я узнал, как он всем вам был предан и как
особенно вас, Катерина Ивановна, уважал и любил, несмотря на свою несчастную слабость, с
этого вечера мы и стали друзьями… Позвольте же мне теперь… способствовать к отданию
долга моему покойному другу. Вот тут… двадцать рублей, кажется, — и если это может
послужить вам в помощь, то… я… одним словом, я зайду — я непременно зайду… я, может
быть, еще завтра зайду… Прощайте!
И он быстро вышел из комнаты, поскорей протесняясь через толпу на лестницу; но в
толпе вдруг столкнулся с Никодимом Фомичом, узнавшим о несчастии и пожелавшим
распорядиться лично. Со времени сцены в конторе они не видались, но Никодим Фомич
мигом узнал его.
— А, это вы? — спросил он его.
— Умер, — отвечал Раскольников. — Был доктор, был священник, всё в порядке. Не
беспокойте очень бедную женщину, она и без того в чахотке. Ободрите ее, если чем
можете… Ведь вы добрый человек, я знаю… — прибавил он с усмешкой, смотря ему прямо
в глаза.
— А как вы, однако ж, кровью замочились, — заметил Никодим Фомич, разглядев при
свете фонаря несколько свежих пятен на жилете Раскольникова.
— Да, замочился… я весь в крови! — проговорил с каким-то особенным видом
Раскольников, затем улыбнулся, кивнул головой и пошел вниз по лестнице.
Он сходил тихо, не торопясь, весь в лихорадке и, не сознавая того, полный одного,
нового, необъятного ощущения вдруг прихлынувшей полной и могучей жизни. Это
ощущение могло походить на ощущение приговоренного к смертной казни, которому вдруг
и неожиданно объявляют прощение. 34 На половине лестницы нагнал его возвращавшийся
домой священник; Раскольников молча пропустил его вперед, разменявшись с ним
безмолвным поклоном. Но уже сходя последние ступени, он услышал вдруг поспешные

34 Это ощущение могло походить на ощущение приговоренного к смертной казни, которому вдруг и
неожиданно объявляют прощение. — Достоевский вспоминает здесь о собственных переживаниях и
переживаниях своих товарищей, осужденных по делу петрашевцев. 22 декабря 1849 году на Семеновском
плацу в Петербурге им был зачитан смертный приговор и они были приготовлены к расстрелу, после чего
смертный приговор им был заменен каторгой.