Page 112 - Преступление и наказание

— Священника! — проговорил он хриплым голосом.
Катерина Ивановна отошла к окну, прислонилась лбом к оконной раме и с отчаянием
воскликнула:
— О треклятая жизнь!
— Священника! — проговорил опять умирающий после минутного молчания.
— Пошли-и-и! — крикнула на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и
замолчал. Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к
нему и стала у изголовья. Он несколько успокоился, но ненадолго. Скоро глаза его
остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и
смотревшей на него своими удивленными, детски пристальными глазами.
— А… а… — указывал он на нее с беспокойством. Ему что-то хотелось сказать.
— Чего еще? — крикнула Катерина Ивановна.
— Босенькая! Босенькая! — бормотал он, полоумным взглядом указывая на босые
ножки девочки.
— Молчи-и-и! — раздражительно крикнула Катерина Ивановна, — сам знаешь, почему
босенькая!
— Слава богу, доктор! — крикнул обрадованный Раскольников.
Вошел доктор, аккуратный старичок, немец, озираясь с недоверчивым видом; подошел
к больному, взял пульс, внимательно ощупал голову и, с помощию Катерины Ивановны,
отстегнул всю смоченную кровью рубашку и обнажил грудь больного. Вся грудь была
исковеркана, измята и истерзана; несколько ребер с правой стороны изломано. С левой
стороны, на самом сердце, было зловещее, большое, желтовато-черное пятно, жестокий удар
копытом. Доктор нахмурился. Полицейский рассказал ему, что раздавленного захватило в
колесо и тащило, вертя, шагов тридцать по мостовой.
— Удивительно, как он еще очнулся, — шепнул потихоньку доктор Раскольникову.
— Что вы скажете? — спросил тот.
— Сейчас умрет.
— Неужели никакой надежды?
— Ни малейшей! При последнем издыхании… К тому же голова очень опасно
ранена… Гм. Пожалуй, можно кровь отворить… но… это будет бесполезно. Через пять или
десять минут умрет непременно.
— Так уж отворите лучше кровь!
— Пожалуй… Впрочем, я вас предупреждаю, это будет совершенно бесполезно.
В это время послышались еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и на пороге появился
священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский, еще с улицы.
Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом.
Раскольников упросил доктора подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и остался.
Все отступили. Исповедь длилась очень недолго. Умирающий вряд ли хорошо понимал
что-нибудь; произносить же мог только отрывистые, неясные звуки. Катерина Ивановна
взяла Лидочку, сняла со стула мальчика и, отойдя в угол к печке, стала на колени, а детей
поставила на колени перед собой. Девочка только дрожала; мальчик же, стоя на голых
коленочках, размеренно подымал ручонку, крестился полным крестом и кланялся в землю,
стукаясь лбом, что, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие. Катерина
Ивановна закусывала губы и сдерживала слезы; она тоже молилась, изредка оправляя
рубашечку на ребенке и успев набросить на слишком обнаженные плечи девочки косынку,
которую достала с комода, не вставая с колен и молясь. Между тем двери из внутренних
комнат стали опять отворяться любопытными. В сенях же всё плотнее и плотнее стеснялись
зрители, жильцы со всей лестницы, не переступая, впрочем, за порог комнаты. Один только
огарок освещал всю сцену.
В эту минуту из сеней, сквозь толпу, быстро протеснилась Поленька, бегавшая за
сестрой. Она вошла, едва переводя дух от скорого бега, сняла с себя платок, отыскала
глазами мать, подошла к ней и сказала: «Идет! на улице встретила!» Мать пригнула ее на