Page 117 - Преступление и наказание

наплевать на то, что у него такая дичь в голове, а в-третьих, этот кусок мяса, и по
специальности своей — хирург, помешался теперь на душевных болезнях, а насчет тебя
повернул его окончательно сегодняшний разговор твой с Заметовым.
— Заметов всё тебе рассказал?
— Всё, и отлично сделал. Я теперь всю подноготную понял, и Заметов понял… Ну, да
одним словом, Родя… дело в том… Я теперь пьян капельку… Но это ничего… дело в том,
что эта мысль… понимаешь? действительно у них наклевывалась… понимаешь? То есть они
никто не смели ее вслух высказать, потому дичь нелепейшая, и особенно когда этого
красильщика взяли, всё это лопнуло и погасло навеки. Но зачем же они дураки? Я тогда
Заметова немного поколотил, — это между нами, брат; пожалуйста, и намека не подавай, что
знаешь; я заметил, что он щекотлив; у Лавизы было, — но сегодня, сегодня всё стало ясно.
Главное, этот Илья Петрович! Он тогда воспользовался твоим обмороком в конторе, да и
самому потом стыдно стало; я ведь знаю…
Раскольников жадно слушал. Разумихин спьяну пробалтывался.
— Я в обморок оттого тогда упал, что было душно и краской масляною пахло, —
сказал Раскольников.
— Еще объясняет! Да и не одна краска: воспаление весь месяц приготовлялось;
Зосимов-то налицо! А только как этот мальчишка теперь убит, так ты себе представить не
можешь! «Мизинца, говорит, этого человека не стою!» Твоего, то есть. У него, иногда, брат,
добрые чувства. Но урок, урок ему сегодняшний в «Хрустальном дворце», это верх
совершенства! Ведь ты его испугал сначала, до судорог довел! Ты ведь почти заставил его
опять убедиться во всей этой безобразной бессмыслице и потом, вдруг, — язык ему
выставил: «На, дескать, что, взял!» Совершенство! Раздавлен, уничтожен теперь! Мастер ты,
ей-богу, так их и надо. Эх, не было меня там! Ждал он тебя теперь ужасно, Порфирий тоже
желает с тобой познакомиться…
— А… уж и этот… A в сумасшедшие-то меня почему записали?
— То есть не в сумасшедшие. Я, брат, кажется, слишком тебе разболтался… Поразило,
видишь ли, его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь ясно, почему
интересует; зная все обстоятельства… и как это тебя раздражило тогда и вместе с болезнью
сплелось… Я, брат, пьян немного, только, черт его знает, у него какая-то есть своя идея… Я
тебе говорю: на душевных болезнях помешался. А только ты плюнь…
С полминуты оба помолчали.
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, — я тебе хочу сказать прямо: я
сейчас у мертвого был, один чиновник умер… я там все мои деньги отдал… и, кроме того,
меня целовало сейчас одно существо, которое, если б я и убил кого-нибудь, тоже бы… одним
словом, я там видел еще другое одно существо… с огненным пером… а впрочем, я
завираюсь; я очень слаб, поддержи меня… сейчас ведь и лестница…
— Что с тобой? Что с тобой? — спрашивал встревоженный Разумихин.
— Голова немного кружится, только не в том дело, а в том, что мне так грустно, так
грустно! точно женщине… право! Смотри, это что? Смотри! смотри!
— Что такое?
— Разве не видишь? Свет в моей комнате, видишь? В щель…
Они уже стояли перед последнею лестницей, рядом с хозяйкиною дверью, и
действительно заметно было снизу, что в каморке Раскольникова свет.
— Странно! Настасья, может быть, — заметил Разумихин.
— Никогда ее в это время у меня не бывает, да и спит она давно, но… мне всё равно!
Прощай!
— Что ты? Да я провожу тебя, вместе войдем!
— Знаю, что вместе войдем, но мне хочется здесь пожать тебе руку и здесь с тобой
проститься. Ну, давай руку, прощай!
— Что с тобой, Родя?
— Ничего; пойдем; ты будешь свидетелем…