Page 132 - Преступление и наказание

— Мамаша, вы даже бледны, успокойтесь, голубчик мой, — сказала Дуня, ласкаясь к
ней, — он еще должен быть счастлив, что вас видит, а вы так себя мучаете, — прибавила
она, сверкнув глазами.
— Постойте, я загляну вперед, проснулся ли?
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным, и когда
уже поровнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили, что хозяйкина дверь
отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные глаза рассматривают их обеих из
темноты. Когда же взгляды встретились, то дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что
Пульхерия Александровна чуть не вскрикнула от испуга.

III

— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с
десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу
напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним
не случалось. Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за
посетителями и стала слушать.
Действительно, Раскольников был почти здоров, особенно в сравнении со вчерашним,
только был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как бы на раненого
человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую боль: брови его были
сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он мало и неохотно, как бы через силу
или исполняя обязанность, и какое-то беспокойство изредка появлялось в его движениях.
Недоставало какой-нибудь повязки на руке или чехла из тафты на пальце для полного
сходства с человеком, у которого, например, очень больно нарывает палец, или ушиблена
рука, или что-нибудь в этом роде.
Впрочем, и это бледное и угрюмое лицо озарилось на мгновение как бы светом, когда
вошли мать и сестра, но это прибавило только к выражению его, вместо прежней тоскливой
рассеянности, как бы более сосредоточенной муки. Свет померк скоро, но мука осталась, и
Зосимов, наблюдавший и изучавший своего пациента со всем молодым жаром только что
начинающего полечивать доктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо
радости, как бы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя
уж избегнуть. Он видел потом, как почти каждое слово последовавшего разговора точно
прикасалось к какой-нибудь ране его пациента и бередило ее; но в то же время он и
подивился отчасти сегодняшнему умению владеть собой и скрывать свои чувства
вчерашнего мономана, из-за малейшего слова впадавшего вчера чуть не в бешенство.
— Да, я теперь сам вижу, что почти здоров, — сказал Раскольников, приветливо целуя
мать и сестру, отчего Пульхерия Александровна тотчас же просияла, — и уже не
по-вчерашнему это говорю, — прибавил он, обращаясь к Разумихину и дружески пожимая
ему руку.
— А я так даже подивился на него сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись
пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим
больным. — Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как
было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да
подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и сами виноваты были? — прибавил он с
осторожною улыбкой, как бы всё еще боясь его чем-нибудь раздражить.
— Очень может быть, — холодно ответил Раскольников.
— Я к тому говорю, — продолжал Зосимов, разлакомившись, — что ваше совершенное
выздоровление, в главном, зависит теперь единственно от вас самих. Теперь, когда уже с
вами можно разговаривать, мне хотелось бы вам внушить, что необходимо устранить