Page 135 - Преступление и наказание

деньги достались. Чтобы помогать, надо сначала право такое иметь, не то: «Crevez, chiens, si
vous n'êtes pas contents!» 37 — Он рассмеялся. — Так ли, Дуня?
— Нет, не так, — твердо ответила Дуня.
— Ба! да и ты… с намерениями!.. — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с
ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить… Что ж, и
похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна
будешь, а перешагнешь — может, еще несчастнее будешь… А впрочем, всё это вздор! —
прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только
сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
— Полно, Родя, я уверена, всё, что ты делаешь, всё прекрасно! — сказала обрадованная
мать.
— Не будьте уверены, — ответил он, скривив рот в улыбку. Последовало молчание.
Что-то было напряженное во всем этом разговоре, и в молчании, и в примирении, и в
прощении, и все это чувствовали.
«А ведь точно они боятся меня», — думал сам про себя Раскольников, исподлобья
глядя на мать и сестру. Пульхерия Александровна, действительно, чем больше молчала, тем
больше и робела.
«Заочно, кажется, так ведь любил их», — промелькнуло в его голове.
— Знаешь, Родя, Марфа Петровна умерла! — вдруг выскочила Пульхерия
Александровна.
— Какая это Марфа Петровна?
— Ах, боже мой, да Марфа Петровна, Свидригайлова! Я еще так много об ней писала
тебе.
— А-а-а, да, помню… Так умерла? Ах, в самом деле? — вдруг встрепенулся он, точно
проснувшись. — Неужели умерла? Отчего же?
— Представь себе, скоропостижно! — заторопилась Пульхерия Александровна,
ободренная его любопытством, — и как раз в то самое время, как я тебе письмо тогда
отправила, в тот самый даже день! Вообрази, этот ужасный человек, кажется, и был
причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
— Разве они так жили? — спросил он, обращаясь к сестре.
— Нет, напротив даже. С ней он всегда был очень терпелив, даже вежлив. Во многих
случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые семь лет… Как-то вдруг
потерял терпение.
— Стало быть, он вовсе не так ужасен, коли семь лет крепился? Ты, Дунечка, кажется,
его оправдываешь?
— Нет, нет, это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить не могу, — чуть не
с содроганием ответила Дуня, нахмурила брови и задумалась.
— Случилось это у них утром, — продолжала, торопясь, Пульхерия Александровна. —
После того она тотчас же приказала заложить лошадей, чтоб сейчас же после обеда и ехать в
город, потому что она всегда в таких случаях в город ездила; кушала за обедом, говорят, с
большим аппетитом…
— Избитая-то?
— …У ней, впрочем, и всегда была эта… привычка, и как только пообедала, чтобы не
запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню… Видишь, она как-то там лечилась
купаньем; у них там ключ холодный есть, и она купалась в нем регулярно каждый день, и как
только вошла в воду, вдруг с ней удар!
— Еще бы! — сказал Зосимов.
— И больно он ее избил?
— Ведь это всё равно, — отозвалась Дуня.

37 Подыхайте, собаки, если вам плохо! (франц.) — Ред.