Page 198 - Преступление и наказание

выручает-с, вот беда! А об этом и не подумает увлекающаяся остроумием молодежь,
«шагающая через все препятствия» (как вы остроумнейшим и хитрейшим образом изволили
выразиться). Он-то, положим, и солжет, то есть человек-то-с, частный-то случай-с ,
incognito-то-с, и солжет отлично, наихитрейшим манером; тут бы, кажется, и триумф, и
наслаждайся плодами своего остроумия, а он — хлоп! да в самом-то интересном, в самом
скандалезнейшем месте и упадет в обморок. Оно, положим, болезнь, духота тоже иной раз в
комнатах бывает, да все-таки-с! Все-таки мысль подал! Солгал-то он бесподобно, а на
натуру-то и не сумел рассчитать. Вон оно, коварство-то где-с! Другой раз, увлекаясь
игривостию своего остроумия, начнет дурачить подозревающего его человека, побледнеет
как бы нарочно, как бы в игре, да слишком уж натурально побледнеет-то, слишком уж на
правду похоже, ан и опять подал мысль! Хоть и надует с первого раза, да за ночь-то тот и
надумается, коли сам малый не промах. Да ведь на каждом шагу этак-то-с! Да чего: сам
вперед начнет забегать, соваться начнет, куда и не спрашивают, заговаривать начнет
беспрерывно о том, о чем бы надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет
подпускать, хе-хе! Сам придет и спрашивать начнет: зачем-де меня долго не берут? хе-хе-хе!
И это ведь с самым остроумнейшим человеком может случиться, с психологом и
литератором-с! Зеркало натура, зеркало-с, самое прозрачное-с! Смотри в него и любуйся, вот
что-с! Да что это вы так побледнели, Родион Романович, не душно ли вам, не растворить ли
окошечко?
— О, не беспокойтесь, пожалуйста, — вскричал Раскольников и вдруг захохотал, —
пожалуйста, не беспокойтесь!
Порфирий остановился против него, подождал и вдруг сам захохотал, вслед за ним.
Раскольников встал с дивана, вдруг резко прекратив свой, совершенно припадочный, смех.
— Порфирий Петрович! — проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял на
дрожавших ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в
убийстве этой старухи и ее сестры Лизаветы. С своей стороны объявляю вам, что всё это мне
давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то
преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но смеяться себе в глаза и мучить себя я не позволю.
Вдруг губы его задрожали, глаза загорелись бешенством, и сдержанный до сих пор
голос зазвучал.
— Не позволю-с! — крикнул он вдруг, изо всей силы стукнув кулаком по столу, —
слышите вы это, Порфирий Петрович? Не позволю!
— Ах, господи, да что это опять! — вскрикнул, по-видимому в совершенном испуге,
Порфирий Петрович, — батюшка! Родион Романович! Родименький! Отец! Да что с вами?
— Не позволю! — крикнул было другой раз Раскольников.
— Батюшка, потише! Ведь услышат, придут! Ну что тогда мы им скажем,
подумайте! — прошептал в ужасе Порфирий Петрович, приближая свое лицо к самому лицу
Раскольникова.
— Не позволю, не позволю! — машинально повторил Раскольников, но тоже вдруг
совершенным шепотом.
Порфирий быстро отвернулся и побежал отворить окно.
— Воздуху пропустить, свежего! Да водицы бы вам, голубчик, испить, ведь это
припадок-с! — И он бросился было к дверям приказать воды, но тут же в углу, кстати,
нашелся графин с водой.
— Батюшка, испейте, — шептал он, бросаясь к нему с графином, — авось
поможет… — Испуг и самое участие Порфирия Петровича были до того натуральны, что
Раскольников умолк и с диким любопытством стал его рассматривать. Воды, впрочем, он не
принял.
— Родион Романович! миленький! да вы этак себя с ума сведете, уверяю вас, э-эх!
А-ах! Выпейте-ка! Да выпейте хоть немножечко!
Он-таки заставил его взять стакан с водой в руки. Тот машинально поднес было его к
губам, но, опомнившись, с отвращением поставил на стол.