Page 205 - Преступление и наказание

домой и бросившись на диван, с четверть часа сидел, только отдыхая и стараясь хоть
сколько-нибудь собраться с мыслями. Про Николая он и рассуждать не брался: он
чувствовал, что поражен; что в признании Николая есть что-то необъяснимое, удивительное,
чего теперь ему не понять ни за что. Но признание Николая был факт действительный.
Последствия этого факта ему тотчас же стали ясны: ложь не могла не обнаружиться, и тогда
примутся опять за него. Но, по крайней мере, до того времени он свободен и должен
непременно что-нибудь для себя сделать, потому что опасность неминуемая.
Но, однако ж, в какой степени? Положение начало выясняться. Припоминая, вчерне , в
общей связи, всю свою давешнюю сцену с Порфирием, он не мог еще раз не содрогнуться от
ужаса. Конечно, он не знал еще всех целей Порфирия, не мог постигнуть всех давешних
расчетов его. Но часть игры была обнаружена, и уж, конечно, никто лучше его не мог
понять, как страшен был для него этот «ход» в игре Порфирия. Еще немного, и он мог
выдать себя совершенно, уже фактически. Зная болезненность его характера и с первого
взгляда верно схватив и проникнув его, Порфирий действовал хотя слишком решительно, но
почти наверное. Спору нет, Раскольников успел уже себя и давеча слишком
скомпрометировать, но до фактов все-таки еще не дошло; всё еще это только
относительно. Но так ли, однако же, так ли он это всё теперь понимает? Не ошибается ли он?
К какому именно результату клонил сегодня Порфирий? Действительно ли было у него
что-нибудь приготовлено сегодня? Да и что именно? Действительно ли он ждал чего или
нет? Как именно расстались бы они сегодня, если бы не подошла неожиданная катастрофа
через Николая?
Порфирий почти всю игру свою показал; конечно, рискнул, но показал, и (всё казалось
Раскольникову) если бы действительно у Порфирия было что-нибудь более, то он показал бы
и то. Что такое этот «сюрприз»? Насмешка, что ли? Значило это что-нибудь или нет? Могло
ли под этим скрываться хоть что-нибудь похожее на факт, на положительное обвинение?
Вчерашний человек? Куда же он провалился? Где он был сегодня? Ведь если только есть
что-нибудь у Порфирия положительного, то уж, конечно, оно в связи со вчерашним
человеком…
Он сидел на диване, свесив вниз голову, облокотясь на колени и закрыв руками лицо.
Нервная дрожь продолжалась еще во всем его теле. Наконец он встал, взял фуражку,
подумал и направился к дверям.
Ему как-то предчувствовалось, что, по крайней мере на сегодняшний день, он почти
наверное может считать себя безопасным. Вдруг в сердце своем он ощутил почти радость:
ему захотелось поскорее к Катерине Ивановне. На похороны он, разумеется, опоздал, но на
поминки поспеет, и там, сейчас, он увидит Соню.
Он остановился, подумал, и болезненная улыбка выдавилась на губах его.
— Сегодня! Сегодня! — повторил он про себя, — да, сегодня же! Так должно…
Только что он хотел отворить дверь, как вдруг она стала отворяться сама. Он задрожал
и отскочил назад. Дверь отворялась медленно и тихо, и вдруг показалась фигура —
вчерашнего человека из-под земли.
Человек остановился на пороге, посмотрел молча на Раскольникова и ступил шаг в
комнату. Он был точь-в-точь как и вчера, такая же фигура, так же одет, но в лице и во
взгляде его произошло сильное изменение: он смотрел теперь как-то пригорюнившись и,
постояв немного, глубоко вздохнул. Недоставало только, чтоб он приложил при этом ладонь
к щеке, а голову скривил на сторону, чтоб уж совершенно походить на бабу.
— Что вам? — спросил помертвевший Раскольников.
Человек помолчал и вдруг глубоко, чуть не до земли, поклонился ему. По крайней мере
тронул землю перстом правой руки.
— Что вы? — вскричал Раскольников.
— Виноват, — тихо произнес человек.
— В чем?
— В злобных мыслях.