Page 53 - Преступление и наказание

кто его принуждал и тянул к тому. Последний же день, так нечаянно наступивший и всё
разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то
взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений.
Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать.
Сначала — впрочем, давно уже прежде — его занимал один вопрос: почему так легко
отыскиваются и выдаются почти все преступления и так явно обозначаются следы почти
всех преступников? Он пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям,
и, по его мнению, главнейшая причина заключается не столько в материальной
невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике: сам же преступник, и почти
всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых,
напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда
наиболее необходимы рассудок и осторожность. По убеждению его, выходило, что это
затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются
постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления;
продолжаются в том же виде в самый момент преступления и еще несколько времени после
него, судя по индивидууму; затем проходят так же, как проходит всякая болезнь. Вопрос же:
болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной
натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще не чувствовал себя в
силах разрешить.
Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его деле, не может быть
подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо,
во всё время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им —
«не преступление»… Опускаем весь тот процесс, посредством которого он дошел до
последнего решения; мы и без того слишком забежали вперед… Прибавим только, что
фактические, чисто материальные затруднения дела вообще играли в уме его самую
второстепенную роль. «Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они, в
свое время, все будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со
всеми подробностями дела…» Но дело не начиналось. Окончательным своим решениям он
продолжал всего менее верить, и когда пробил час, всё вышло совсем не так, а как-то
нечаянно, даже почти неожиданно.
Одно ничтожнейшее обстоятельство поставило его в тупик, еще прежде чем он сошел с
лестницы. Поровнявшись с хозяйкиною кухней, как и всегда отворенною настежь, он
осторожно покосился в нее глазами, чтоб оглядеть предварительно: нет ли там, в отсутствие
Настасьи, самой хозяйки, а если нет, то хорошо ли заперты двери в ее комнате, чтоб она тоже
как-нибудь оттуда не выглянула, когда он за топором войдет? Но каково же было его
изумление, когда он вдруг увидал, что Настасья не только на этот раз дома, у себя в кухне,
но еще занимается делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках! Увидев
его, она перестала развешивать, обернулась к нему и всё время смотрела на него, пока он
проходил. Он отвел глаза и прошел, как будто ничего не замечая. Но дело было кончено: нет
топора! Он был поражен ужасно.
«И с чего взял я, — думал он, сходя под ворота, с чего взял я, что ее непременно в эту
минуту не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был
раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось смеяться над собою со злости… Тупая,
зверская злоба закипела в нем.
Он остановился в раздумье под воротами. Идти на улицу, так, для виду, гулять, ему
было противно; воротиться домой — еще противнее. «И какой случай навсегда потерял!» —
пробормотал он, бесцельно стоя под воротами, прямо против темной каморки дворника,
тоже отворенной. Вдруг он вздрогнул. Из каморки дворника, бывшей от него в двух шагах,
из-под лавки направо что-то блеснуло ему в глаза… Он осмотрелся кругом — никого. На
цыпочках подошел он к дворницкой, сошел вниз по двум ступенькам и слабым голосом
окликнул дворника. «Так и есть, нет дома! Где-нибудь близко, впрочем, на дворе, потому что
дверь отперта настежь». Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его