Page 58 - Преступление и наказание

им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся
к мелочам. Впрочем, заглянув на кухню и увидав на лавке ведро, наполовину полное воды,
он догадался вымыть себе руки и топор. Руки его были в крови и липли. Топор он опустил
лезвием прямо в воду, схватил лежавший на окошке, на расколотом блюдечке, кусочек мыла
и стал, прямо в ведре, отмывать себе руки. Отмыв их, он вытащил и топор, вымыл железо, и
долго, минуты с три, отмывал дерево, где закровянилось, пробуя кровь даже мылом. Затем
всё оттер бельем, которое тут же сушилось на веревке, протянутой через кухню, и потом
долго, со вниманием, осматривал топор у окна. Следов не осталось, только древко еще было
сырое. Тщательно вложил он топор в петлю, под пальто. Затем, сколько позволял свет в
тусклой кухне, осмотрел пальто, панталоны, сапоги. Снаружи, с первого взгляда, как будто
ничего не было; только на сапогах были пятна. Он помочил тряпку и оттер сапоги. Он знал,
впрочем, что нехорошо разглядывает, что, может быть, есть что-нибудь в глаза бросающееся,
чего он не замечает. В раздумье стал он среди комнаты. Мучительная, темная мысль
поднималась в нем, — мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту не в силах ни
рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть, не то надо делать, что он теперь
делает… «Боже мой! Надо бежать, бежать!» — пробормотал он и бросился в переднюю. Но
здесь ожидал его такой ужас, какого, конечно, он еще ни разу не испытывал.
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на
лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую
ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, всё время, во всё это время! Старуха не заперла
за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как
мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Он кинулся к дверям и наложил запор.
— Но нет, опять не то! Надо идти, идти…
Он снял запор, отворил дверь и стал слушать на лестницу.
Долго он выслушивал. Где-то далеко, внизу, вероятно под воротами, громко и визгливо
кричали чьи-то два голоса, спорили и бранились. «Что они?..» Он ждал терпеливо. Наконец
разом всё утихло, как отрезало; разошлись. Он уже хотел выйти, но вдруг этажом ниже с
шумом растворилась дверь на лестницу, и кто-то стал сходить вниз, напевая какой-то мотив.
«Как это они так все шумят!» — мелькнуло в его голове. Он опять притворил за собою дверь
и переждал. Наконец всё умолкло, ни души. Он уже ступил было шаг на лестницу, как вдруг
опять послышались чьи-то новые шаги.
Эти шаги послышались очень далеко, еще в самом начале лестницы, но он очень
хорошо и отчетливо помнил, что с первого же звука, тогда же стал подозревать почему-то,
что это непременно сюда , в четвертый этаж, к старухе. Почему? Звуки, что ли, были такие
особенные, знаменательные? Шаги были тяжелые, ровные, неспешные. Вот уж он прошел
первый этаж, вот поднялся еще; всё слышней и слышней! Послышалась тяжелая одышка
входившего. Вот уж и третий начался… Сюда! И вдруг показалось ему, что он точно
окостенел, что это точно во сне, когда снится, что догоняют, близко, убить хотят, а сам точно
прирос к месту и руками пошевелить нельзя.
И наконец, когда уже гость стал подниматься в четвертый этаж, тут только он весь
вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко проскользнуть назад из сеней в квартиру и
притворить за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю.
Инстинкт помогал. Кончив всё, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость
был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он со старухой,
когда дверь разделяла их, а он прислушивался.
Гость несколько раз тяжело отдыхнулся. «Толстый и большой, должно быть», —
подумал Раскольников, сжимая топор в руке. В самом деле, точно всё это снилось. Гость
схватился за колокольчик и крепко позвонил.
Как только звякнул жестяной звук колокольчика, ему вдруг как будто почудилось, что
в комнате пошевелились. Несколько секунд он даже серьезно прислушивался. Незнакомец
звякнул еще раз, еще подождал и вдруг, в нетерпении, изо всей силы стал дергать ручку у