Page 131 - СКАЗКИ

местами солома повыдергана; но и это произошло оттого, что позапрошлой весной кормов
недостало, так из прелой соломы резку для скота готовили.
Словом сказать, не оказалось ни единого факта, который обвинял бы Ивана Бедного в
разврате или в мотовстве. Это был коренной, задавленный русский мужик, который напрягал
все усилия, чтобы осуществить все свое право на жизнь, но, по какому-то горькому
надоразуме-нию, осуществлял его лишь в самой недостаточной степени.
– Господи! да с чего ж это?– тужил Иван Богатый,– вот и поравняли нас с тобой, и
права у нас одни, и дани равные платим, и все-таки пользы для тебя не предвидится – с чего
бы?
– Я и сам думаю: «С чего бы?» – уныло откликнулся Иван Бедный.
Стал Иван Богатый умом раскидывать и, разумеется, нашел причину. Оттого, мол, так
выходит, что у нас нет ни общественного, ни частного почина. Общество – равнодушное;
частные люди – всякий об себе промышляет; правители же хоть и напрягают силы, но вотще.
Стало быть, прежде всего надо общество подбодрить.
Сказано – сделано. Собрал Иван Семеныч Богатый на селе сходку и в присутствии всех
домохозяев произнес блестящую речь о пользе общественного и частного почина… Говорил
пространно, рассыпчато и вразумительно, словно бисер перед свиньями метал; доказывал
примерами, что только те общества представляют залог преуспеяния и живучести, кои сами
о себе промыслить умеют; те же, кои предоставляют событиям совершаться помимо
общественного участия, те сами себя зараньше обрекают на постепенное вымирание и
конечную погибель. Словом сказать, все, что в Азбуке-Копейке вычитал, все так и выложил
пред слушателями.
Результат превзошел все ожидания. Посадские люди не только прозрели, но и
прониклись самосознанием. Никогда не испытывали они такого горячего наплыва
разнообразнейших ощущений. Казалось, к ним внезапно подкралась давно желанная, но
почему-то и где-то задерживавшаяся жизненная волна, которая высоко-высоко подняла на
себе этот темный люд. Толпа ликовала, наслаждаясь своим прозрением; Ивана Богатого
чествовали, называли героем. И в заключение единогласно постановили приговор: 1) кабак
закрыть навсегда; 2) положить основание самопомощи, учредив Общество Доброхотной
Копейки.
В тот же день, по числу приписанных к селу душ, в кассу общества поступило две
тысячи двадцать три копейки, а Иван Богатый, сверх того, пожертвовал неимущим сто
экземпляров Азбуки-Копейки, сказав: «Читайте, други! тут все есть, что для вас нужно!»
Опять уехал Иван Богатый на теплые воды, и опять остался Иван Бедный при полезных
трудах, которые на сей раз, благодаря новым условиям самопомощи и содействию
Азбуки-Копейки, несомненно должны были принести плод сторицею.
Прошел год, прошел другой. Ел ли в течение этого времени Иван Богатый в Вестфалии
вестфальскую ветчину, а в Страсбурге – страсбургские пироги, достоверно сказать не умею.
Но знаю, что когда он, по окончании срока, воротился домой, то в полном смысле слова
обомлел.
Иван Бедный сидел в развалившейся лачуге, худой, отощалый; на столе стояла чашка с
тюрей, в которую Марья Ивановна, по случаю праздника, подлила, для запаха, ложку
конопляного масла. Детушки обсели кругом стола и торопились есть, как бы опасаясь, чтоб
не пришел чужак и не потребовал сиротской доли.
– С чего бы это?– с горечью, почти с безнадежностью, воскликнул Иван Богатый.
– И я говорю: «С чего бы это?» – по привычке отозвался Иван Бедный.
Опять начались предпраздничные собеседования на лавочке перед хоромами Ивана
Богатого; но как ни всесторонне рассматривали собеседники удручавший их вопрос, ничего
из этих рассмотрении не вышло. Думал было сначала Иван Богатый, что оттого это
происходит, что не дозрели мы; но рассудив, убедился, что есть пирог с начинкою – вовсе не
такая трудная наука, чтоб для нее был необходим аттестат зрелости. Попробовал было он