Page 135 - СКАЗКИ

– И откуда ты к нам, такой филозоф, пожаловал?
– Недавно я, тетенька, из-за тридевять земель, как угорелый, сюда прикатил. Жил я в
своем месте, можно сказать, даже очень хорошо. И семейство у меня было, и обзаведеньице,
и все такое. Целую зиму мы у помещика на скотном дворе в омете припеваючи прожили:
днем спим, а ночью кленков да яблонек погрызем. Уж дело к весне шло, в лес бы собираться
на дачу пора, ан к нам в омет волк пожаловал. «Какие такие звери? по какому виду note_176?
с чьего разрешения?..» Я-то, признаться, убег, а зайчиха с зайчатами…
– Слышала я об этом. Волк-то мне кумом приходится, так сказывал. «Намеднись,
говорит, я целое заячье гнездо разорил, а заяц убег, так как бы нам, кума, его разыскать?» АН
ты вот он – он. Смотри, жену-то, чай, жалко было?
– Уж и не помню. Вижу, что надо бежать, – и побежал. Прибежал, смотрю –
зайчиха-вдова сидит: «Давай, мол, вместе жить!» И стали жить. Жили мы с ней, нельзя
похаять, исправно, а теперь вот она убежала, а я остался.
– Ах ты, горюн, горюн! Ну, дай срок, мы ее изымем!
Лисица зевнула, легонько куснула зайца за ляжку (он, однако, сделал вид, что не
заметил), повалилась на бок, откинула голову и зажмурилась.
– Ишь ведь солнце-то жарит,– лениво пробормотала она,– словно дело делает! Сём, я
вздремну, а ты тем временем сядь поближе да покалякай.
Так и сделали. Лиса задремала, а заяц с таким расчетом сел, чтоб лисе его во всякое
время мордой достать было можно, и начал сказки сказывать.
– Я, тетенька, не привередлив,– говорил он,– я всячески жить согласен. И трех лет еще
нет, как я на свете живу, а уж чуть не половину России обегал. Только что в одном месте
оснуёшься – глядь, либо волк, либо сова, либо охотнички с облавой на тебя собрались. Беги
сломя голову, устраивайся по-новому за тридевять земель. Но я на это не ропщу, потому
понимаю, что такова есть заячья жизнь. А ежели иной раз и не понимаю, то и не понимаючи
все-таки бегу. Все одно как мужики в наших местах. Он спать собрался, а под окном у него –
тук-тук! «Ступай, дядя Михей, с подводой!» На дворе метель, стыть, лошаденка у него чуть
дышит, а он навалит на подводу солдат да и прет двадцать верст около саней пешком. Через
сутки, гляди, опять домой вернулся, ребятам пряника привез, жене – платок на голову, всем
вообще – слезы. Спроси его: «Что сие означает?» – он тебе ответит: «Означает сие
мужицкую жизнь». Так-то и мы, зайцы. Жить – живем, а рук на себя не накладываем. Всегда
мы готовы… Так ли я, тетенька, говорю?
Лиса, вместо ответа, тихо лайнула, точно во сне; заяц искоса взглянул на нее: «Не спит
ли, мол, тетенька?» Не было ли у него при этом на уме, в случае чего, стречка дать?–
Наверное сказать не могу, но очень возможно, что и такого рода политика в программу
заячьей жизни входит. Однако хотя лиса не только глаза зажмурила, но легла на спину и
даже ноги, подлая, распялила, но заяц чутьем догадался, что она это комедии перед ним
разыгрывает.
– Расскажу я тебе,– продолжал он,– как у меня дядя у одного солдата в услужении жил.
Поймал его солдат еще махонького и всему солдатскому обиходу выучил. Из ружья ли
выпалить, артикул ли выкинуть, смаршировать ли, в барабан ли зорю отбить – на все дядя за
первый сорт был. Ездят, бывало, вдвоем по базарам, представленья показывают, а им – кто
яйцо, кто копеечку, кто хлеба кусок, Христа ради, подаст. Так вот этот самый солдат житие
свое дяде рассказывал.– «Жил я, говорит, в дому у родителей, и послал меня однажды
батюшка сани на зиму изладить. Излаживаю я, песенки попеваю, трубочку покуриваю –
вдруг десятский на двор: «Ступай, Семен, в волостную, тебя в солдаты требуют». Я, в чем
был, в том и ушел; хорошо, что трубку-то в штаны спрятать успел. Ушел, да двадцать лет
после того и пропонтировал note_177. А через двадцать лет воротился в свое место – ни кола,

note_176
…по какому виду? – По какому паспорту?

note_177