Page 16 - СКАЗКИ

– Ну, теперь вы у меня не отвертитесь, дружки! – сказал Ловец, потирая руки, и стал
поспешно надевать на себя пальто, чтоб на всех парусах лететь на базар.
Но, о чудо! едва успел он надеть пальто, как опять начал корячиться. Просто как будто
два человека в нем сделалось: один, без пальто, – бесстыжий, загребистый и лапистый;
другой, в пальто, – застенчивый и робкий. Однако хоть и видит, что не успел за ворота
выйти, как уж присмирел, но от намерения своего идти на базар не отказался. «Авось-либо,
думает, превозмогу».
Но чем ближе он подходил к базару, тем сильнее билось его сердце, тем неотступнее
сказывалась в нем потребность примириться со всем этим средним и малым людом, который
из-за гроша целый день бьется на дождю да на слякоти. Уж не до того ему, чтоб на чужие
кульки засматриваться; свой собственный кошелек, который был у него в кармане, сделался
ему в тягость, как будто он вдруг из достоверных источников узнал, что в этом кошельке
лежат не его, а чьи-то чужие деньги.
– Вот тебе, дружок, пятнадцать копеек! – говорит он, подходя к какому-то мужику и
подавая ему монету.
– Это за что же, Фофан Фофаныч?
– А за мою прежнюю обиду, друг! прости меня, Христа ради!
– Ну, бог тебя простит!
Таким образом обошел он весь базар и роздал все деньги, какие у него были. Однако,
сделавши это, хоть и почувствовал, что на сердце у него стало легко, но крепко
призадумался.
– Нет, это со мною сегодня болезнь какая-нибудь приключилась, – опять сказал он сам
себе, – пойду-ка я лучше домой, да кстати уж захвачу по дороге побольше нищих, да и
накормлю их, чем бог послал!
Сказано – сделано: набрал он нищих видимо-невидимо и привел их к себе во двор.
Ловчиха только руками развела, ждет, какую он еще дальше проказу сделает. Он же
потихоньку прошел мимо нее и ласково таково сказал:
– Вот, Федосьюшка, те самые странние люди, которых ты просила меня привести:
покорми их, ради Христа!
Но едва успел он повесить свое пальто на гвоздик, как ему и опять стало легко и
свободно. Смотрит в окошко и видит, что на дворе у него нищая братия со всего городу
сбита! Видит и не понимает: «Зачем? неужто всю эту уйму сечь предстоит?»
– Что за народ? – выбежал он на двор в исступлении.
– Как что за народ? это всё странние люди, которых ты накормить велел! – огрызнулась
Ловчиха.
– Гнать их! в шею! вот так! – закричал он не своим голосом и, как сумасшедший,
бросился опять в дом.
Долго ходил он взад и вперед по комнатам и все думал, что такое с ним сталось?
Человек он был всегда исправный, относительно же исполнения служебного долга просто
лев, и вдруг сделался тряпицею!
– Федосья Петровна! матушка! да свяжи ты меня, ради Христа! чувствую, что я сегодня
таких дел наделаю, что после целым годом поправить нельзя будет! – взмолился он.
Видит и Ловчиха, что Ловцу ее круто пришлось. Раздела его, уложила в постель и
напоила горяченьким. Только через четверть часа пошла она в переднюю и думает: «А
посмотрю-ка я у него в пальто; может, еще и найдутся в карманах какие-нибудь грошики?»
Обшарила один карман – нашла пустой кошелек; обшарила другой карман – нашла какую-то
грязную, замасленную бумажку. Как развернула она эту бумажку – так и ахнула!
– Так вот он нынче на какие штуки пустился! – сказала она себе, – совесть в кармане
завел!
И стала она придумывать, кому бы ей эту совесть сбыть, чтоб она того человека не в
конец отяготила, а только маленько в беспокойство привела. И придумала, что самое лучшее
ей место будет у отставного откупщика, а ныне финансиста и железнодорожного