Page 182 - СКАЗКИ
P. 182

не  зарься!  Однако  и  тогда  уж  было  приметно,  что  недолго  вороньё  эту  школу  выдержит.
               Смотреть,  как  другие  живут  припеваючи,  а  самому  добровольно  умирать  с  голода  –  от
               одного этого хоть чье хочешь сердце изноет.
                     И наука, кстати, на помощь пришла: клюй, что можешь и где можешь! Удастся набить
               зоб  –  летай  на  свободе  сытый  и  веселый;  не  удастся  –  виси  простреленный  на  огороде,
               вместо чучела! На то война.
                     Когда принес его сюда, едва оперившегося, старый батько из-за тридевять морей, места
               здесь были вольные. Лес да вода – и глазом не окинешь. В лесу всякой ягоды, всякого зверя,
               птицы – всего вдоволь; в воде рыба кишмя кишела. Начальником и тогда у них был, как и
               теперь, ястреб, но тогдашний ястреб и сам по себе был по  горло сыт, да и прост был, так
               прост,  что  и  до  сих  пор  об  его  простоте  анекдоты  ходят.  Любил,  правда,  молоденькими
               воронятами  полакомиться,  но  и  тут  справедливость  наблюдал:  сегодня  из  одного  гнезда
               унесет вороненка, завтра из другого, а ежели видит, что гнездо бедное, упалое, так и безо
               всего улетит. И подати тогда были не тяжелые: по яйцу с гнезда, да по перу с крыла, да с
               каждых десяти гнезд по вороненку орлу в презент. Отбыл повинность – и спи на оба уха.
                     Но чем дальше шло, тем глубже и глубже все изменялось. Облюбовал вольные места
               человек и начал с того, что пустил в ход топор. Леса поредели, болота стали затягиваться,
               река обмелела. Сначала по берегу реки появились заимки, потом деревни, села, помещичьи
               усадьбы. Стук топора гулким эхом раздавался в глубинах лесных, нарушая обычное течение
               жизни зверей и птиц. Старейшины вороньего племени уже тогда предсказывали, что грозит
               что-то недоброе, но молодое вороньё с веселым карканьем кружилось около человеческих
               жилищ,  словно  приветствуя  пришельцев.  Строгие  заветы  предков  наскучили  молодым
               сердцам;  лесные  глубины  опостылели.  Потребовалось  новое,  диковинное,  неизведанное.
               Вороньё разделилось на партии; начались пререкания, усобицы, рознь…
                     Одновременно  с  этими  изменениями  произошли  изменения  и  в  высших
               орнитологических сферах. Старый ястреб оказался стоящим не на высоте своей задачи. Он
               мог  управлять  только  при  патриархальных  порядках,  но  когда  отношения  усложнились,
               когда  на  каждом  шагу  в  воронье  существование  врывались  новые  элементы,
               административное  чутье  окончательно  его  покинуло.  Главные  начальники  называли  его
               старым колпаком; вороньё оспаривало его власть и бесцеремонно каркало ему в уши всякую
               чепуху. Он же, вместо того, чтоб пресечь зло в самом корне, только благосклонно хлопал
               глазами и шутя говорил: «Вот ужо, придет реформа, узнаете вы, как кузькину мать зовут!»
               Наконец  и  ожидаемая  реформа  пришла.  Старика  сдали  в  архив,  а  прислали  вместо  него
               начальником  совсем  молодого  ястреба,  да  в  помощь  к  нему,  в  видах  пущего  контроля,
               поставили кречета.
                     Прилетели  новые  начальники  и  сказали  вороньему  племени  немилостивое  слово.  «Я
               вас  к  одному  знаменателю  приведу!»  –  цыркнул  ястреб,  а  кречет  прибавил:  «И  я  тоже».
               Сказавши это, объявили, что отныне налогиувеличиваются против прежнего втрое, выдали
               окладные листы и улетели.
                     Началось  окончательное  разорение.  Вороньё  роптало:  «Налоги  установили
               немилостивые, а новых угодьев не предоставили!» – раздавалось по лесу; но ни ястреб, ни
               кречет  не внимали  жалобам  воронья и  посылали  копчиков  ловить  смутьянов,  которые  зря
               пустые речи в народ пущают. Много было тогда гнезд разорено, много вороньего племени в
               плен уведено и отдано на съедение волкам и лисицам. Думали, что вороньё, испугавшись, на
               хвосте  дани  принесет.  Но  вороньё  от  испуга  только  металось  и  жалобно  каркало:  «Хоть
               режьте, хоть стреляйте, а даней нам взять неоткуда!" note_223


                 note_223
                   Началось  окончательное  разорение  ~  нам  взять  неоткуда!  –  Крестьянин  после  реформы  1861  г.  остался
               полукрепостным. К помещичьему гнету прибавился еще гнет капитала. Крестьянство неуклонно разорялось и
               превращалось в пролетариев, выделяя кучки цепких кулаков и хозяйственных мужиков. «Все пореформенное
               сорокалетие,  –  писал  Ленин  в  статье «Рабочая  партия и  крестьянство»,  –  есть  один  сплошной  процесс  этого
               раскрестьянивания, процесс медленного, мучительного вымирания» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 431).
   177   178   179   180   181   182   183   184   185   186   187