Page 91 - СКАЗКИ

– А любопытно было бы исправника вашей работы видеть – есть у вас?
– Материалу покуда у нас, вашескородие, еще не припасено, чтобы господ исправников
в кукольном виде изображать. А впрочем, и то сказать: невелику бы забаву и господин
секретарь получил, если б я его каприз выполнил. Сегодня он позабавился, сердце себе
утолил, а завтра ему и опять к той же живой кукле на расправу идти. Тяжело, сударь, очень
даже тяжело промежду кукол на свете жить!
Он помолчал с минуту, вздохнул и прибавил:
– Отец дьякон соборный не однажды говаривал мне: «Прямой ты, Изуверов, дурак! И
от живых людишек на свете житья нет, а он еще деревянных плодит!»
Изуверов опять умолк и на этот раз, по-видимому, даже усомнился, правильно ли он
поступил, сообщив разговору философическое направление. Он застенчиво ходил около
верстака и полою армяка сметал с него опилки и стружки.
– А не покажете ли вы мне своих «людишек»? – попросил я.
– Помилуйте! отчего же-с! – ответил он, – даже за честь почту-с! Да вот, позвольте, для
начала, хоть господ «подьячих» вам отрекомендовать.

---

– А ну-тка, господин коллежский асессор, вылезай! – воскликнул Изуверов, вынимая из
картонки куклу и становя ее на верстак.
Передо мною стоял «человечек» величиною около пяти вершков; лицо и части тела его
были удовлетворительно соразмерены; голова, руки и ноги свободно двигались. Тип
подьячего был схвачен положительно хорошо. Волоса на голове – черные, тщательно
прилизанные, с завиточками на висках и с коком над лбом; лицо, вздернутое кверху,
самодовольное, с узким лбом и выдающимися скулами; глаза маленькие, подвижные и
блудливые, с сильным бликом; щеки одутловатые, отливающие желтизною и в выдающихся
местах как бы натертые кирпичиком (вместо румянца); губы пухлые, красные, масленые,
точно сейчас после принятия жирной пищи; подбородок бритый и порезанный; кой-где по
лицу рассеяны прыщи. Одет в вицмундир серого казинета, с красным казинетовым же
воротником, и притом несколько странного покроя: с узенькими-узенькими фалдочками,
падающими почти до земли; при вицмундире серенькие штанишки, коротенькие и
отрепанные; карманы везде глубокие, способные вместить содержание сумы нищего,
возвращающегося домой после удачного сбора «кусков». В петлице висит серебряной
фольги медаль с надписью: «За спасение погибающих». Бедра крутые, женского типа;
брюшко круглое, как комочек, и весело колеблющееся, как будто в нем еще продолжают
трепыхаться только что заглотанные живьем куры и другая живность. Одну руку он
утвердил фертом на бедре, другую – засунул в карман брюк, как бы нечто в оный поспешно
опуская; ноги сложил ножницами. Вообще всей своей фигурой он напоминал ножницы,
опрокинутые острым концом вниз. И хотя я не мог доподлинно вспомнить, где именно я эту
личность видел, но несомненно, что где-то она мне встречалась, и даже нередко.
– «Мздоимец»? – спросил я.
– Он самый-с; как на ваш взгляд-с?
– Недурен. Только, признаюсь, я не совсем понимаю, зачем вы его в серый вицмундир
одели, да еще с красным воротником? Ведь такой формы, сколько мне известно, не
существует.
– Для цензуры-с. Ежели бы я в настоящий вицмундир его нарядил – куда бы я с ним
сунулся-с? А теперь с меня взятки гладки-с. Там, как хочешь разумей, а у меня один ответ:
партикулярный, мол, человек – только и всего.
– Ну а зачем вы его коллежским асессором прозвали?
– Тоже для цензуры-с. Приезжал ко мне, позвольте вам доложить, в мастерскую
человек один – он в Петербурге чиновником служит,– так он мне сказывал, что там свыше
коллежского асессора представлять в кукольном виде не дозволяется, а до коллежского