Page 166 - Война и мир 1 том

«Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров.
Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка,
игравшие генерал-марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь
приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из-за этих звуков отчетливо
послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие,
и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди
ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь,
испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство
самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был
причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта
(и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление,
на смерть или на величайшее геройство, и потому-то он не мог не трепетать и не замирать
при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал
государя звуками генерал-марша; потом Урра!… генерал-марш и опять Урра! и Урра!!
которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности
казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел,
присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном,
оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших
в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни
всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них-то безраздельно было
сосредоточено сдержанно-страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно-гвардейском мундире, в
треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом
привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя
и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20-ти шагов и
Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо
императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не
испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что-то по-французски
австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще
сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем-нибудь свою
любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов:
– я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей
души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои
груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая
повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.