Page 19 - Война и мир 1 том

одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [ Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у
посторонней, целуя руку.

VIII

Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя
Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до
серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который
бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как
человек, давно имеющий что-нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с
выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля,
начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока
ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить
ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и
непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть
хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким
удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь
чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на
одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и
удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких
женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал
теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю
тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского,
который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил
французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула;
глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым,
ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем
энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история
жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про
Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к
цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи
себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в
тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы,
тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь
отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и
никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [ Я очень мил и очень едок,] –
продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без
которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это
такое toutes les femmes distinguees [ все эти женщины хорошего общества] и вообще
женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот
женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется,