Page 33 - Война и мир 1 том

Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай
мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя
тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с
детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как-то отличится нынче
Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.

XV

– Mon cher Boris, [ Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда
карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и
въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, –
сказала мать, выпрастывая руку из-под старого салопа и робким и ласковым движением
кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё-таки
тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил,
как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что-нибудь, кроме унижения… – отвечал сын
холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья-то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном
(которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя
рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им
угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их
сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по-французски.
– Mon ami! [ Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до
руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я
знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница…
Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича:
ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и
из-под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное
венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру
лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [ Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к
Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить
дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась
бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по-домашнему,
вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый
петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [ Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [ Князь, человеку ошибаться свойственно.]
– отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.