Page 48 - Война и мир 1 том

как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по
которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. –
Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф-то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села
подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины,
облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a
Moscou on se croit a la campagne. [ прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа
на деревню.]
– N'est-ce-pas? [ Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами
показал, что значит une pincee) de cremortartari… [ щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец-доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь
оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? –
прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье,
показанное Лорреном, понесла его больному. Немец-доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая
по-французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в
том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо
пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок,
шкапчиков, столиков. Из-за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати.
Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так
необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты
лаком.
– Что, случилось что-нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил
князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал
он, – ну, садись сюда, causons. [ поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным,
каменно-строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей
привычке книзу.