Page 105 - Война и мир 2 том

– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно
улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не
получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея
определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым
просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа
в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой
жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а
вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20
тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так-то, поцелуй меня.

XII

Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому
назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она
ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она
совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было
ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой
тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным,
связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с
Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу
не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее
подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за
упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя
как-то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах
своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в
Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим
воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать
почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут
быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе,
благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря
покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были
зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые
очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в
своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя
более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон
глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда
вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление.
Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу-шалунью? – сказала графиня. Борис
поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.