Page 110 - Война и мир 2 том

– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из-за двери. – Вот вам духи. Перонская уж
заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое
дымковое платье и что-то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание
воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под
дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа
впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и
расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая
платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля
твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за
барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша,
из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном
платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она
краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед,
а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля-то моя! – сказала из-за двери вошедшая няня. – А Сонюшка-то, ну
красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было
заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее
происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было
дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело,
также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная
восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром
вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов
разместились по каретам и поехали.

XV

Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о
том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она
в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах –
музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало,