Page 180 - Война и мир 2 том

шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула
Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру.
Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды
противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на
ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой
соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем,
которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все
знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в
деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему
взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и
красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на
толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на
бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась,
комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч-то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой
сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала,
Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой)
сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная,
красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что-то
своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает
ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до
кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным
лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так
знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем
посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об
этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые
лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял
Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он
стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же
свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая
блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего
обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он
пропадал куда-то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого-то
владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят
московские барыни! Dolochoff le Persan, [ Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь
нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. –
Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень