Page 175 - Война и мир 2 том

собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли,
глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные
глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же
перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести
решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя
обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них
доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она
противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она
говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала
переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла
решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само
собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно
оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince
Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [ Мой милый, я знаю из верных
источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его
на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? –
сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической
службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его
воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого
Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать
предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала
о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то,
что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть
нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины
легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только
от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для
женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в
ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не
достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало).
Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно-раздраженного
и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда.
Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение
ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на
него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато
и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы
знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и
самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях,
сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за
пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что
требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и
меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали
визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.

VI

Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё