Page 197 - Война и мир 2 том

Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну
лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и
мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая
обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали
Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его
руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их
работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил
эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и
раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил
слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так
нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни
мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то
же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое
катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с
своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за
свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько
месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда
сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил
он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей,
приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и
маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом
на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную,
небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул
руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня
или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что
мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза
ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым
красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать-то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А?
Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. –
Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой