Page 200 - Война и мир 2 том

Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам
свидания назначать! Притворяться-то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья
Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка
самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не
переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных,
судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и
присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым
голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо
Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо
Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от
Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи
так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну
да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят?
Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? –
кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя
запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую,
увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или
жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали…
Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием,
с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной.
Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы
все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и
внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только
Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что-нибудь
случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь.
Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей
липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья
Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися
раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не
спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из
Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не
задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья
Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что
посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей
комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она
сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо
оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он
сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и