Page 199 - Война и мир 2 том

Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай-то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским
акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на
переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и
Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по
Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на
козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что-то затрещало, послышался крик,
и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад,
остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по
тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем
выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и
вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся
запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника
и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к
тройке.

XVIII

Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем
признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке
взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув
удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и
приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не
выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая
похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали,
она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то,
что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня,
рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна,
не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка,
девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев.
«Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна
решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и
не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья