Page 9 - Война и мир 2 том

русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем
Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось
нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [ надо бы изобрести его.] –
сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и
некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По
всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься»,
утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова
Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными
фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем
итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex
сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных
нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5-ть французов,
тот один заряжал 5-ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в
правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и
только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и
чудака-отца.

III

3-го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов
и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и
расходились, в мундирах, фраках и еще кое-кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба.
Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно
старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги.
Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими,
самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого
рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных,
привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей –
преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был
опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того
чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому
поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё-таки за нами
будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены
отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом,
ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его
богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с
ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом
кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно
приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки
составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про
то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать
себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для
того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в
котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин,