Page 8 - Война и мир 2 том
P. 8

– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
                     В  это  время  неслышными  шагами,  с  деловым,  озабоченным  и  вместе
               христиански-кротким  видом,  никогда  не  покидавшим  ее,  вошла  в  комнату  Анна
               Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате,
               всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
                     – Ничего,  граф,  голубчик, –  сказала  она,  кротко  закрывая  глаза. –  А  к  Безухому  я
               съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей.
               Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь
               при штабе.
                     Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей
               заложить маленькую карету.
                     – Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
                     Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
                     – Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали,
               это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная
               душа,  этот  молодой  Безухов!  Да,  я  от  души  жалею  его  и  постараюсь  дать  ему  утешение,
               которое от меня будет зависеть.
                     – Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
                     Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она
               таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к
               себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви-голова за ней, – сказала
               Анна  Михайловна,  желая  выразить  свое  сочувствие  Пьеру,  но  в  невольных  интонациях  и
               полуулыбкою выказывая сочувствие сорви-голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам
               Пьер совсем убит своим горем.
                     – Ну, всё-таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
                     На другой день, 3-го марта, во 2-м часу по полудни, 250 человек членов Английского
               клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду  дорогого  гостя и героя Австрийского похода,
               князя  Багратиона.  В  первое  время  по  получении  известия  об  Аустерлицком  сражении
               Москва пришла в недоумение.  В то  время русские так привыкли к победам, что, получив
               известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному
               событию в каких-нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось
               всё,  что  было  знатного,  имеющего  верные  сведения  и  вес,  в  декабре  месяце,  когда  стали
               приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все
               сговорились  молчать  о  нем.  Люди,  дававшие  направление  разговорам,  как-то:  граф
               Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не
               показывались  в  клубе,  а  собирались  по  домам,  в  своих  интимных  кружках,  и  москвичи,
               говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались
               на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи
               чувствовали, что что-то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше
               молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты,
               появились  и  тузы,  дававшие  мнение  в  клубе,  и  всё  заговорило  ясно  и  определенно.  Были
               найдены  причины  тому  неимоверному,  неслыханному  и  невозможному  событию,  что
               русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же.
               Причины  эти  были:  измена  австрийцев,  дурное  продовольствие  войска,  измена  поляка
               Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили)
               молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска,
               русские  войска,  говорили  все,  были  необыкновенны  и  делали  чудеса  храбрости.  Солдаты,
               офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся
               своим  Шенграбенским  делом  и  отступлением  от  Аустерлица,  где  он  один  провел  свою
               колонну нерасстроенною и целый день отбивал  вдвое сильнейшего неприятеля.  Тому, что
               Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве,
               и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг,
   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13