Page 11 - Война и мир 3 том

переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он
слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожи-
давшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул
о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особен-
ности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено досто-
инство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому
что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с
добродушно-глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Напо-
леон.
– Eh, mon cher général, – опять перебил его Мюрат, – je désire de tout mon cœur que
les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencée malgré moi se termine le plutôt
possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело
между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – ска-
зал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору
между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспомина-
ниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспом-
нив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в
которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus,
général; je souhaite le succès de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха
вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценно-
стями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представлен-
ным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса
Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный
адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.

V

Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный,
жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме
природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их при-
сутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то,
как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв перено-
сить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцар-
ски-благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и заня-
того письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было
найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят
себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для
того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой
жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выраже-
ние его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив
оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность.
Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился
в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впе-