Page 15 - Война и мир 3 том

– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было
говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием
раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал
вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я
обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих
прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно цар-
ствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая
не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по ком-
нате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые он говорил самому Александру в Тиль-
зите. – Tout cela il l'aurait dû à mon amitié… Ah! quel beau règne, quel beau règne! – повторил
он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее
носом.
– Quel beau règne aurait pu être celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан
моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое
прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что-то, как
он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал
Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими
врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцинге-
роде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник
и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный,
чем другие, но все-таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который
бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели
бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом
поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту
или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни
для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движе-
ниям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спо-
рит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться,
и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность,
глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной
толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося.
Un souverain ne doit être à l'armée que quand il est général, [Государь должен находиться при
армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как
вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны
надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что
говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов
так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам
честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь
значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce côté de
la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.]
Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы –
их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный;
они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что