Page 142 - Война и мир 3 том

– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет;
они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему гово-
рили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого госпо-
дина (нем.)] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном
расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и насту-
пая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися
руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне.
Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что
настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что-то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, мило-
стивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к гене-
ралу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, –
строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося
старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприя-
тель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь;
и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча
отошел к стороне, удивляясь über dièse Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство
старого господина. (нем.)]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу,
который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном
пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют
атаковать более. Выслушав его, Кутузов по-французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obligés de nous retirer? [Вы,
стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indécises c'est loujours le plus opiniâtre qui reste
victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных
делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний
день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и
доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того при-
каза, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма осно-
вательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же
настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова,
его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже
ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах
армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что
сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе
главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.