Page 150 - Война и мир 3 том

испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к
Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи
стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его блестками штыков и дымами в
утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и
крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и
на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди.
Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково
приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было
заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне уби-
вать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль
эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться
того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они
и рады бы были перестать, какая-то непонятная, таинственная сила еще продолжала руково-
дить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и
спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали
фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали чело-
веческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле
людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам
стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на
зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы
погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно
догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сра-
жения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали
стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских
состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому
что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сра-
жении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в
непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что
они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая
гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить
ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно
так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута
и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые
историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы
сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию,
все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло
быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было
сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было
сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах
руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты фран-
цузской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий
неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, поте-