Page 153 - Война и мир 3 том

наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так
как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно-малую единицу для наблюдения – дифференциал истории,
то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих
бесконечно-малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движе-
ние миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны
Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни
на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет воз-
растая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило
оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков
людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом
дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц,
рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это
движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит,
что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принима-
ется за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона,
и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались
перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз,
когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает,
чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в лич-
ной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка
подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий
раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права
заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие кла-
пана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес
суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба
развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается
дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не
могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки
дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпаде-
ние тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и
как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не
узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить
совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же
должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения,
оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно-малые эле-
менты, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достиг-
нуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит
возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом чело-
веческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание дея-
ний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю
этих деяний.