Page 189 - Война и мир 3 том

ково стучатся на лету о стенки улья. Кое-где между вощинами с мертвыми детьми и медом
изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где-нибудь две пчелы, по старой при-
вычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или
шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво
дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они
это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую-нибудь жертву
и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху
в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо
прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих выс-
шие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они
почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет
больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются,
вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как
рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку
и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил
взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его
понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые
привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сер-
дито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал
в предместье.
– «Moscou déserte. Quel événemeDt invraisemblable!» [ «Москва пуста. Какое невероятное
событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de théâtre avait raté. [Не удалась развязка театрального представления.]

XXI

Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали
за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Моск-
ворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и
Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались
назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под
Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому-то чутью они чув-
ствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах,
наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково-приторных, зама-
нивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупате-
лей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без
ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между
солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда-то выносили свои товары.
На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял
солдат-грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше
от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с
бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно-серой лошади,