Page 194 - Война и мир 3 том
P. 194

У стены Китай-города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой
                  шинели, держащего в руках бумагу.
                        – Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
                        Человек в фризовой шинели читал афишку от 31-го августа. Когда толпа окружила его,
                  он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким
                  дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
                        «Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно,
                  улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, дей-
                  ствовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец
                  и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развя-
                  жет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся
                  за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
                        Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый
                  грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особен-
                  ности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Пони-
                  мание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно;
                  это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ,
                  исходящий от высшей власти.
                        Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
                        – У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… –
                  вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на
                  площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
                        Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю
                  этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в
                  кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
                        – Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрож-
                  кам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
                        – Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высо-
                  кородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то
                  чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
                        – Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. –
                  Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то,
                  что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
                        Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что-то сказал кучеру, и лошади его
                  поехали быстрее.
                        – Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята!
                  Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
                        Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
                        – Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что
                  ль! – слышалось чаще в толпе.

                                                             XXIV

                        Вечером 1-го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный
                  и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал ника-
                  кого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым
                  открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патрио-
                  тическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и
                  ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся
   189   190   191   192   193   194   195   196   197   198   199