Page 221 - Война и мир 3 том

всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага
можно любить любовью божеской. И от этого-то я испытал такую радость, когда я почувство-
вал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно
от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть,
ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в
своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо
представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью,
радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее стра-
данья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел
жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать
ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити-пити-пити и ти-ти, и пити-пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг
перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что-то происходило особенное.
Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что-то,
так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка-сфинкс лежала у двери; но, кроме всего
этого, что-то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред
дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о
которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это
лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо
это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не
мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет,
что-то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои
силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось,
и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая
живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой,
чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он
понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа,
стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удержи-
вая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что-то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осто-
рожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите
меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила
Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее
лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно-любовно
смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некра-
сиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, кото-
рые были прекрасны. Сзади их послышался говор.