Page 223 - Война и мир 3 том
P. 223

Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному,
                  у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совер-
                  шено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были
                  пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно-роб-
                  кими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и
                  другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного
                  мрачно-сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присмат-
                  ривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек.
                  Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно
                  всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на
                  них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что-то не понимав-
                  шим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по-французски?
                        Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крик-
                  нул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук
                  ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он
                  ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что-то страшное и чуждое ему, с поспеш-
                  ностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как-
                  нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того
                  места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути,
                  намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четы-
                  рех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом
                  мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подроб-
                  ные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты
                  для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал
                  этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предприняв-
                  шие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой;
                  он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет
                  уважение к себе.
                        Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и
                  не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
                        По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, ста-
                  новилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из-за крыш домов.
                  Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувство-
                  вал, что что-то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том,
                  что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту,
                  примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер
                  вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробу-
                  дившись от сна, и поднял голову.
                        В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние
                  пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая
                  женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик.
                  Женщина эта, качаясь и приговаривая что-то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до
                  двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоуме-
                  ния на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и
                  в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи-няньки. Босоногая грязная девка сидела
                  на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним.
                  Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и
                  гладкими височками, видневшимися из-под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом
                  раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из-под них какие-то одеяния.
   218   219   220   221   222   223   224   225   226   227   228