Page 217 - Война и мир 3 том

И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула
голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое преж-
нее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно,
не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась пере-
вернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотрону-
лась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен
и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли
он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя,
что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что
ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то
же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и
которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же
сидела теперь на лавке, на которую села. Что-то она задумывала, что-то она решала или уже
решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это-
то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была
постелена постель на кровати; m-me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила
его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой
воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму.
Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи,
где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зары-
дать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой
до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая
завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную
на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала пере-
плетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали
косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но
глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окон-
чен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она
зарылась лицом в подушку.
Графиня, m-me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в
комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики
народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался
неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее,
и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кро-