Page 31 - Война и мир 3 том

свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас
после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы при-
жать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему прие-
хать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и
с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых
он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гон-
чих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал
он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то
Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и
сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремон-
том и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему
похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был
поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний
эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли
новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно-веселое
настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение
в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или
поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и так-
тическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умо-
заключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отсту-
пательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и
веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой
армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому,
что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило
кому-нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому
это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем
ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими поме-
щиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел
приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны
памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия
стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они,
воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и
экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день
вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми
людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отсту-
пали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским
границам.
13-го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12-го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года
вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и
лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительству-
емым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком.
Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застиг-
нутый дождем, зашел к Ростову.