Page 30 - Война и мир 3 том

предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили.
Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не
может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого воен-
ного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть
теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть опре-
делены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и
не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто
не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который
закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крик-
нет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пять-
десят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком
деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все
зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую
никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи
говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негод-
ность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила.
Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды
всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И
отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть
подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди обле-
чены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества
гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассе-
янные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню само-
довольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких-нибудь
качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых
лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого
сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно
(иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог,
коли он человек, полюбит кого-нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет.
Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в
успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали,
или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал
его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и
князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе госу-
даря, а попросив позволения служить в армии.

XII

Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко изве-
щая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отка-
зом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив
это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень
жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того,
чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать
меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бес-
честным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел