Page 102 - Война и мир 4 том

знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он
брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И
в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла
бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» –
говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала
себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким
недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот,
вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось,
непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосто-
рожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выраже-
нием. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.

II

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала осо-
бенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки,
привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в
котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела
на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, при-
вычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было смор-
щено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его
рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорож-
ными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня
ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что-то страшно
больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отры-
вается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение
от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из-за двери страшный, грубый
крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно
махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челю-
стью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что-то. Наташа не видела, не слышала
ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой
собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно-неловко вытягиваясь, и билась головой об стену.
Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! –
кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха-ха-
ха-ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой
подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни
на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала
и разрывала платье на матери.