Page 127 - Война и мир 4 том

вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть
судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими
словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил
нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения
судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение,
в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд,
его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она
боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и
жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами
души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки,
которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил
Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и
глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она
колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это
было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту,
как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и
вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг
Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он
положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь.
И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала:
все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая
ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее
и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в
первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и,
казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти про-
ститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Нико-
лушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с сто-
ном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался
во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, кото-
рый вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер
теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал
и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать
ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему: