Page 128 - Война и мир 4 том

– Это в первый раз она так говорила о нем.

XVII

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались
шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки,
выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково
испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным
и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках –
совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто
притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья.
Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и
княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось
довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени про-
шедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие неве-
роятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне
самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна
приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было
случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил,
что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и
мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что-то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два мил-
лиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необхо-
димость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно;
но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала
княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о
том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть,
не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна
Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе предста-
вить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на
Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта
меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина дела-
ется вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть…
без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль ее, – кончил он и с удовольствием заметил
радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился
взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.