Page 169 - Война и мир 4 том

Как в сновидении все бывает неверно, бессмысленно и противоречиво, кроме чувства,
руководящего сновидением, так и в этом общении, противном всем законам рассудка, после-
довательны и ясны не речи, а только чувство, которое руководит ими.
Наташа рассказывала Пьеру о житье-бытье брата, о том, как она страдала, а не жила без
мужа, и о том, как она еще больше полюбила Мари, и о том, как Мари во всех отношениях
лучше ее. Говоря это, Наташа призналась искренно в том, что она видит превосходство Мари,
но вместе с тем она, говоря это, требовала от Пьера, чтобы он все-таки предпочитал ее Мари
и всем другим женщинам, и теперь вновь, особенно после того, как он видел много женщин
в Петербурге, повторил бы ей это.
Пьер, отвечая на слова Наташи, рассказал ей, как невыносимо было для него в Петербурге
бывать на вечерах и обедах с дамами.
– Я совсем разучился говорить с дамами, – сказал он, – просто скучно. Особенно, я так
был занят.
Наташа пристально посмотрела на него и продолжала:
– Мари, это такая прелесть! – сказала она. – Как она умеет понимать детей. Она как будто
только душу их видит. Вчера, например, Митенька стал капризничать…
– Ах, как он похож на отца, – перебил Пьер.
Наташа поняла, почему он сделал это замечание о сходстве Митеньки с Николаем: ему
неприятно было воспоминание о его споре с шурином и хотелось знать об этом мнение Наташи.
– У Николеньки есть эта слабость, что если что не принято всеми, он ни за что не согла-
сится. А я понимаю, ты именно дорожишь тем, чтобы ouvrir un carrière [открыть поприще], –
сказала она, повторяя слова, раз сказанные Пьером.
– Нет, главное для Николая, – сказал Пьер, – мысли и рассуждения – забава, почти пре-
провождение времени. Вот он собирает библиотеку и за правило поставил не покупать новой
книги, не прочтя купленной, – и Сисмонди, и Руссо, и Монтескье, – с улыбкой прибавил Пьер. –
Ты ведь знаешь, как я его… – начал было он смягчать свои слова; но Наташа перебила его,
давая чувствовать, что это не нужно.
– Так ты говоришь, для него мысли забава…
– Да, а для меня все остальное забава. Я все время в Петербурге как во сне всех видел.
Когда меня занимает мысль, то все остальное забава.
– Ах, как жаль, что я не видала, как ты здоровался с детьми, – сказала Наташа. – Которая
больше всех обрадовалась? Верно, Лиза?
– Да, – сказал Пьер и продолжал то, что занимало его. – Николай говорит, мы не должны
думать. Да я не могу. Не говоря уже о том, что в Петербурге я чувствовал это (я тебе могу
сказать), что без меня все это распадалось, каждый тянул в свою сторону. Но мне удалось всех
соединить, и потом моя мысль так проста и ясна. Ведь я не говорю, что мы должны противу-
действовать тому-то и тому-то. Мы можем ошибаться. А я говорю: возьмемтесь рука с рукою
те, которые любят добро, и пусть будет одно знамя – деятельная добродетель. Князь Сергий
славный человек и умен.
Наташа не сомневалась бы в том, что мысль Пьера была великая мысль, но одно смущало
ее. Это было то, что он был ее муж. «Неужели такой важный и нужный человек для общества –
вместе с тем мой муж? Отчего это так случилось?» Ей хотелось выразить ему это сомнение.
«Кто и кто те люди, которые могли бы решить, действительно ли он так умнее всех?» – спра-
шивала она себя и перебирала в своем воображении тех людей, которые были очень уважаемы
Пьером. Никого из всех людей, судя по его рассказам, он так не уважал, как Платона Каратаева.
– Ты знаешь, о чем я думаю? – сказала она, – о Платоне Каратаеве. Как он? Одобрил
бы тебя теперь?
Пьер нисколько не удивлялся этому вопросу. Он понял ход мыслей жены.