Page 192 - Война и мир 4 том
P. 192
шен, – многое полезное, приятное и даже необходимое, вытекшее из этого поступка, не имело
бы места. Если я перенесусь воспоминанием к поступку еще более отдаленному, за десять лет
и далее, то последствия моего поступка представятся мне еще очевиднее; и мне трудно будет
представить себе, что бы было, если бы не было поступка. Чем дальше назад буду переноситься
я воспоминаниями или, что то же самое, вперед суждением, тем рассуждение мое о свободе
поступка будет становиться сомнительнее.
Точно ту же прогрессию убедительности об участии свободной воли в общих делах чело-
вечества мы находим и в истории. Совершившееся современное событие представляется нам
несомненно произведением всех известных людей; но в событии более отдаленном мы видим
уже его неизбежные последствия, помимо которых мы ничего другого не можем представить.
И чем дальше переносимся мы назад в рассматривании событий, тем менее они нам представ-
ляются произвольными.
Австро-прусская война представляется нам несомненным последствием действий хит-
рого Бисмарка и т. п.
Наполеоновские войны, хотя уже сомнительно, но еще представляются нам произведе-
ниями воли героев; но в крестовых походах мы уже видим событие, определенно занимающее
свое место и без которого немыслима новая история Европы, хотя точно так же для летописцев
крестовых походов событие это представлялось только произведением воли некоторых лиц.
В переселении народов, никому уже в наше время не приходит в голову, чтобы от произвола
Атиллы зависело обновить европейский мир. Чем дальше назад мы переносим в истории пред-
мет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем
очевиднее закон необходимости.
3) Третье основание есть большая или меньшая доступность для нас той бесконечной
связи причин, составляющей неизбежное требование разума и в которой каждое понимаемое
явление, и потому каждое действие человека, должно иметь свое определенное место, как след-
ствие для предыдущих и как причина для последующих.
Это есть то основание, вследствие которого действия свои и других людей представля-
ются нам, с одной стороны, тем более свободными и менее подлежащими необходимости, чем
более известны нам те выведенные из наблюдения физиологические, психологические и исто-
рические законы, которым подлежит человек, и чем вернее усмотрена нами физиологическая,
психологическая или историческая причина действия; с другой стороны, чем проще самое
наблюдаемое действие и чем несложнее характером и умом тот человек, действие которого мы
рассматриваем.
Когда мы совершенно не понимаем причины поступка: в случае ли злодейства, добро-
детели или даже безразличного по добру и злу поступка, – мы в таком поступке признаем
наибольшую долю свободы. В случае злодейства мы более всего требуем за такой поступок
наказания; в случае добродетели – более всего ценим такой поступок. В безразличном случае
признаем наибольшую индивидуальность, оригинальность, свободу. Но если хоть одна из бес-
численных причин известна нам, мы признаем уже известную долю необходимости и менее
требуем возмездия за преступление, менее признаем заслуги в добродетельном поступке,
менее свободы в казавшемся оригинальным поступке. То, что преступник был воспитан в
среде злодеев, уже смягчает его вину. Самоотвержение отца, матери, самоотвержение с воз-
можностью награды более понятно, чем беспричинное самоотвержение, и потому представля-
ется менее заслуживающим сочувствия, менее свободным. Основатель секты, партии, изобре-
татель менее удивляют нас, когда мы знаем, как и чем была подготовлена его деятельность.
Если мы имеем большой ряд опытов, если наблюдение наше постоянно направлено на отыс-
кание соотношений в действиях людей между причинами и следствиями, то действия людей
представляются нам тем более необходимыми и тем менее свободными, чем вернее мы свя-
зываем последствия с причинами. Если рассматриваемые действия просты и мы для наблюде-