Page 118 - Двенадцать стульев

замка длинный желтый ноготь большого пальца и осторожно стал поворачивать его справа
налево и сверху вниз.
Дверь бесшумно отворилась, и голый с радостным воем вбежал в затопленную квартиру.

Шумели краны. Вода в столовой образовала водоворот. В спальне она стояла спокойным
прудом, по которому тихо, лебединым ходом, плыли ночные туфли. Сонной рыбьей стайкой
сбились в угол окурки.
Воробьяниновский стул стоял в столовой, где было наиболее сильное течение воды. Белые
бурунчики образовались у всех его четырех ножек. Стул слегка подрагивал и, казалось,
собирался немедленно уплыть от своего преследователя. Остап сел на него и поджал ноги.
Пришедший в себя Эрнест Павлович, с криками «пардон! пардон!»., закрыл краны, умылся
и предстал перед Бендером голый до пояса и в закатанных до колен мокрых брюках.
— Вы меня просто спасли! — возбужденно кричал он. — Извините, не могу подать вам
руки, я весь мокрый. Вы знаете, я чуть с ума не сошел.

— К тому, видно, и шло.
— Я очутился в ужасном положении.

И Эрнест Павлович, переживая вновь страшное происшествие, то омрачаясь, то нервно
смеясь, рассказал великому комбинатору подробности постигшего его несчастья.

— Если бы не вы, я бы погиб, — закончил инженер.
— Да, — сказал Остап, — со мной тоже был такой случай. Даже похуже немного.
Инженера настолько сейчас интересовало все, что касалось подобных историй, что он даже
бросил ведро, которым собирал воду, и стал напряженно слушать.
— Совсем так, как с вами, — начал Бендер, — только было это зимой, и не в Москве, а в
Миргороде, в один из веселеньких промежутков между Махно и Тютюником в
девятнадцатом году. Жил я в семействе одном. Хохлы отчаянные! Типичные собственники:
одноэтажный домик и много разного барахла. Надо вам заметить, что насчет канализации
и прочих удобств в Миргороде есть только выгребные ямы. Ну, и выскочил я однажды
ночью в одном белье прямо на снег: простуды я не боялся — дело минутное. Выскочил и
машинально захлопнул за собой дверь. Мороз — градусов двадцать. Я стучу — не
открывают. На месте нельзя стоять: замерзнешь! Стучу и бегаю, стучу и бегаюне
открывают. И, главное, в доме ни одна сатана не спит. Ночь страшная. Собаки воют.
Стреляют где-то. А я бегаю по сугробам в летних кальсонах. Целый час стучал. Чуть не
подох. И почему, выдумаете, они не открывали? Имущество прятали, зашивали керенки в
подушку. Думали, что с обыском. Я их чуть не поубивал потом.

Инженеру все это было очень близко.
— Да, — сказал Остап, — так это вы инженер Щукин?
— Я. Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите, Неудобно, право.
— О, пожалуйста! Антр-ну, тет-а-тет. В четыре глаза, как говорят французы. А я к вам по
делу, товарищ Щукин.
— Чрезвычайно буду рад вам служить.
— Гран мерси. Дело пустяковое. Ваша супруга просила меня к вам зайти и взять у вас этот
стул. Она говорила, что он ей нужен для пары. А вам она собирается прислать кресло.
— Да, пожалуйста! — воскликнул Эрнест Павлович. — Я очень рад. И зачем вам утруждать
себя? Я могу сам принести. Сегодня же.
— Нет, зачем же! Для меня это — сущие пустяки. Живу я недалеко, для меня это нетрудно.

Инженер засуетился и проводил великого комбинатора до самой двери, переступить
которую он страшился, хотя ключ был уже предусмотрительно положен в карман мокрых
штанов.

Бывшему студенту Иванопуло был подарен еще один стул. Обшивка его была, правда,
немного повреждена, но все же это был прекрасный стул и к тому же точь-в-точь как