Page 113 - Двенадцать стульев

драматическими сценами.

Первым к секретарю редакции прибежал заведующий шахматным отделом маэстро
Судейкин. Он задал вежливый, но полный горечи вопрос:

— Как? Сегодня не будет шахмат?
— Не вмещаются, — ответил секретарь. — Подвал большой. Триста строк.

— Не ведь сегодня же суббота. Читатель ждет воскресного отдели. У меня ответы на
задачи, у меня прелестный этюд Неунывако, у меня, наконец...

— Хорошо. Сколько вы хотите?
— Не меньше ста пятидесяти.

— Хорошо. Раз есть ответы на задачи, дадим шестьдесят строк.
Маэстро пытался было вымолить еще строк тридцать, хотя бы на этюд Неунывако
(замечательная индийская партия Тартаковер — Боголюбов лежала у него уже больше
месяца), но его оттеснили. Пришел репортер Персицкий.

— Нужно давать впечатления с пленума? — спросил он очень тихо.
— Конечно! — закричал секретарь. — Ведь позавчера говорили.
— Пленум есть, — сказал Персицкий еще тише, и две зарисовки, но они не дают мне

места.

— Как не дают? С кем вы говорили? Что они, посходили с ума?
Секретарь побежал ругаться. За ним, интригуя на ходу, следовал Персицкий, а еще позади
бежал сотрудник из отдела объявлений.

— У нас секаровская жидкость! — кричал он грустным голосом.

За ними плелся завхоз, таща с собой купленный для редактора на аукционе мягкий стул.
— Жидкость во вторник. Сегодня публикуем наши приложения!
— Много вы будете иметь с ваших бесплатных объявлений, а за жидкость уже получены
деньги.

— Хорошо, в ночной редакции выясним. Сдайте объявление Паше. Она сейчас как раз
едет в ночную.
Секретарь сел читать передовую. Его сейчас же оторвали от этого увлекательного занятия.
Пришел художник.
— Ага, — сказал секретарь, — очень хорошо. Есть тема для карикатуры, в связи с
последними телеграммами из Германии.
— Я думаю так, — проговорил художник: — Стальной Шлем и общее положение
Германии...

— Хорошо. Так вы как-нибудь скомбинируйте, а потом мне покажите.
Художник пошел в свой отдел. Он взял квадратик ватманской бумаги и набросал
карандашом худого пса. На псиную голову он надел германскую каску с пикой. А затем
принялся делать надписи. На туловище животного он написал печатными буквами слово
«Германия», на витом хвосте — «Данцигский коридор», на челюсти — «Мечты о реванше»,
на ошейнике — «План Дауэса» и на высунутом языке — «Штреземан». Перед собакой
художник поставил Пуанкаре, державшего в руке кусок мяса. На мясе художник тоже
замыслил сделать надпись, но кусок был мал, и надпись не помещалась. Человек, менее
сообразительный, чем газетный карикатурист, растерялся бы, но художник, не
задумываясь, пририсовал к мясу подобие привязанного к шейке бутылки рецепта и уже на
нем написал крохотными буквами: «Французские предложения о гарантиях безопасности».
Чтобы Пуанкаре не смешали с каким-либо другим государственным деятелем, художник на