Page 115 - Двенадцать стульев
P. 115

сидел на подоконнике.

                Позади него виднелся сад, в котором возились птицы и городошники. Тяжбу разбирали
                долго. Секретарь прекратил ее ловким приемом: выкинул шахматы и вместо них поставил
                «Суд и быт». Персицкому было сделано предупреждение.
                Было самое горячее редакционное время — пять часов.

                Над разгоревшимися пишущими машинками курился дымок. Сотрудники диктовали
                противными от спешки голосами. Старшая машинистка кричала на негодяев, незаметно
                подкидывавших свои материалы вне очереди.
                По коридору ходил редакционный поэт. Он ухаживал за машинисткой, скромные бедра
                которой развязывали его поэтические чувства. Он уводил ее в конец коридора и у окна
                говорил слова любви, на которые девушка отвечала:
                —  У меня сегодня сверхурочная работа, и я очень занята.

                Это значило, что она любит другого. Поэт путался под ногами и ко всем знакомым
                обращался с поразительно однообразной просьбой:

                —  Дайте десять копеек на трамвай! За этой суммой он забрел в отдел рабкоров.
                Потолкавшись среди столов, за которыми работали «читчики», и потрогав руками кипы
                корреспонденций, поэт возобновил свои попытки. Читчики, самые суровые в редакции
                люди (их сделала такими необходимость прочитывать в день по сто писем, вычерченных
                руками, знакомыми больше с топором, малярной кистью или тачкой, нежели с письмом),
                молчали.

                Поэт побывал в экспедиции и в конце концов перекочевал в контору. Но там он не только
                не получил десяти копеек, а даже подвергся нападению со стороны комсомольца
                Авдотьева: поэту было предложено вступить в кружок автомобилистов. Влюбленную душу
                поэта заволокло парами бензина. Он сделал два шага в сторону и, взяв третью скорость,
                скрылся с глаз.

                Авдотьев нисколько не был обескуражен. Он верил в торжество автомобильной идеи. В
                секретариате он повел борьбу тихой сапой. Это и помешало секретарю докончить чтение
                передовой статьи.
                —  Слушай, Александр Иосифович. Ты подожди, дело серьезное, — сказал Авдотьев, садясь
                на секретарский стол. — У нас образовался автомобильный клуб. Редакция не даст нам
                взаймы рублей пятьсот на восемь месяцев?
                —  Можешь не сомневаться.

                —  Что? Ты думаешь — мертвое дело?
                —  Не думаю, а знаю. Сколько же у вас в кружке членов?

                —  Уже очень много.
                Кружок пока что состоял только из одного организатора, но Авдотьев об этом не
                распространялся.
                —  За пятьсот рублей мы покупаем на «кладбище» машину. Егоров уже высмотрел. Ремонт,
                он говорит, будет стоить не больше пятисот. Всего тысяча. Вот я и думаю набрать двадцать
                человек, по полсотни на каждого. Зато будет замечательно. Научимся управлять машиной.
                Егоров будет шефом. И через три месяца — к августу — мы все умеем управлять, есть
                машина, и каждый по очереди едет, куда ему угодно.
                —  А пятьсот рублей на покупку?

                —  Даст касса взаимопомощи под проценты. Выплатим. Так что ж, записывать тебя?
                Но секретарь был уже лысоват, много работал, находился во власти семьи и квартиры,
                любил полежать после обеда на диване и почитать перед сном «Правду». Он подумал и
                отказался.
                —  Ты, — сказал Авдотьев, — старик!
   110   111   112   113   114   115   116   117   118   119   120