Page 150 - Двенадцать стульев

не говори.

Глава XXXIII

Изгнание из рая

Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что время терпит, а другие
полагали, что время не ждет, время шло обычным своим порядком. За пыльным
московским маем пришел пыльный июнь. В уездном городе N автомобиль Гос. № 1,
повредившись на ухабе, стоял уже две недели на углу Старопанской площади и улицы
имени товарища Губернского, время от времени заволакивая окрестность отчаянным
дымом. Из старгородского допра выходили поодиночке сконфуженные участники заговора
«Меча и орала» — у них была взята подписка о невыезде. Вдова Грицацуева (знойная
женщина, мечта поэта) возвратилась к своему бакалейному делу и была оштрафована на
пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте прейскурант цен на мыло,
перец, синьку и прочие мелочные товары, — забывчивость, простительная женщине с
большим сердцем!

— Есть! — повторил Остап сорвавшимся голосом. — Держите!
Ипполит Матвеевич принял в свои трепещущие руки плоский деревянный ящичек.
Остап в темноте продолжал рыться в стуле. Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой
столбик и поплыл за пароходом.
— Что за черт! — сказал Остап. — Больше ничего нет!

— Н-н-не может быть, — пролепетал Ипполит Матвеевич.
— Ну, вы тоже посмотрите!
Воробьянинов, не дыша, пал на колени и по локоть всунул руку под сиденье. Между
пальцами он ощутил основание пружины. Больше ничего твердого не было. От стула шел
сухой мерзкий запах потревоженной пыли.
— Нету? — спросил Остап.
— Нет.

Тогда Остап приподнял стул и выбросил его далеко за борт. Послышался тяжелый всплеск.
Вздрагивая от ночной сырости, концессионеры в сомнении вернулись к себе в каюту.

— Так, — сказал Бендер. — Что-то мы, во всяком случае, нашли.
Ипполит Матвеевич достал из кармана ящичек и осовело посмотрел на него.

— Давайте, давайте! Чего глаза пялите!
Ящичек открыли. На дне лежала медная позеленевшая пластинка с надписью: ЭТИМ
ПОЛУКРЕСЛОМ МАСТЕР ГАМБС
начинает новую партию мебели. 1865 г. Санкт-Петербург Надпись эту Остап прочел вслух.

— А где же брильянты? — спросил Ипполит Матвеевич.
— Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за табуретками! Брильянтов, как видите,
нет.
На Воробьянинова было жалко смотреть. Отросшие слегка усы двигались, стекла пенсне
были туманны. Казалось, что в отчаянии он бьет себя ушами по щекам.
Холодный, рассудительный голос великого комбинатора оказал свое обычное магическое
действие. Воробьянинов вытянул руки по вытертым швам и замолчал.

— Молчи, грусть, молчи. Киса! Когда-нибудь мы посмеемся над дурацким восьмым стулом,
в котором нашлась глупая дощечка. Держитесь. Тут есть еще три стула — девяносто девять
шансов из ста! За ночь на щеке огорченного до крайности Ипполита Матвеевича выскочил
вулканический прыщ. Все страдания, все неудачи, вся мука погони за брильянтами — все
это, казалось, ушло в прыщ и отливало теперь перламутром, закатной вишней и синькой.