Page 145 - Двенадцать стульев

Большая и тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испытывая детскую
легкость, толстяк смотрел на нового художника лучезарным взглядом.
— Ваши условия? — спросил Остап дерзко. — Имейте в виду, я не похоронная контора.

— Условия сдельные. По расценкам рабиса.

Остап поморщился, что стоило ему большого труда.
— Но, кроме того, еще бесплатный стол, — поспешно добавил толстунчик, — и отдельная
каюта.

— Ну, ладно, — сказал Остап со вздохом, — соглашаюсь. Но со мною еще мальчик,
ассистент.

— Насчет мальчика вот не знаю. На мальчика кредита не отпущено. На свой счет —
пожалуйста. Пусть живет в вашей каюте.

— Ну, пускай по-вашему. Мальчишка у меня шустрый. Привык к спартанской обстановке.
Остап получил пропуск на себя и на шустрого мальчика, положил в карман ключ от каюты
и вышел на горячую палубу. Он чувствовал немалое удовлетворение при прикосновении к
ключу. Это было первый раз в его бурной жизни. Ключ и квартира были. Не было только
денег. Но они находились тут же, рядом, в стульях. Великий комбинатор, заложив руки в
карманы, гулял вдоль борта, не замечая оставшегося на берегу Воробьянинова.
Ипполит Матвеевич сперва делал знаки молча, а потом даже осмелился попискивать. Но
Бендер был глух. Повернувшись спиною к председателю концессии, он внимательно следил
за процедурой опускания гидравлического пресса в трюм.
Делались последние приготовления к отвалу. Агафья Тихоновна, она же Мура, постукивая
ножками, бегала из своей каюты на корму, смотрела в воду, громко делилась своими
восторгами с виртуозом-балалаечником и всем этим вносила смущение в ряды почтенных
деятелей тиражного предприятия.

Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись облака. Солнце побагровело и
свалилось за горизонт. В верхнем городе зажглись лампы и фонари. С рынка в Почаевском
овраге донеслись хрипы граммофонов, состязавшихся перед последними покупателями.
Оглушенный и одинокий, Ипполит Матвеевич что-то кричал, но его не было слышно. Лязг
лебедки губил все остальные звуки.

Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком, когда Ипполит Матвеевич
уже не сомневался в том, что брошен на произвол судьбы, Остап заметил его:

— Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже давно на пароходе. Сейчас
сходни снимают! Бегите скорей! Пропустите этого гражданина! Вот пропуск.

Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
— Вот это ваш мальчик? — спросил завхоз подозрительно.

— Мальчик, — сказал Остап, — разве плох? Кто скажет, что это девочка, пусть первый
бросит в меня камень!

Толстяк угрюмо отошел.
— Ну, Киса, — заметил Остап, — придется с утра сесть за работу. Надеюсь, что вы
сможете разводить краски. А потом вот что: я — художник, окончил ВХУТЕМАС, а вы —
мой помощник. Если вы думаете, что это не так, то скорее бегите назад, на берег.
Черно-зеленая пена вырвалась из-под кормы. Пароход дрогнул, всплеснули медные
тарелки, флейты, корнеты, тромбоны, басы затрубили чудный марш, и город,
поворачиваясь и балансируя, перекочевал на левый берег. Продолжая дрожать, пароход
стал по течению и быстро побежал в темноту. Позади качались звезды, лампы и портовые
разноцветные знаки. Через минуту пароход отошел настолько, что городские огни стали
казаться застывшим на месте ракетным порошком.